"Когда же у него горло-то раздерется", - со злобным раздражением подумал Дрон и опять посмотрел на ручной хронометр. Было около половины восьмого. Вечера. Уж как третий час завывает этот выблядок в глубине полутемного зала, а все они - уж третьи сутки находятся здесь. Странно, но его теперь больше волновал этот душераздирающий истеричный вопль младенца, чем то, что сверху никакой информации не поступало. Радио сдохло по неизвестным причинам, мобильные молчали, и никто не появлялся из внешнего мира - никто, ни с какими известиями - ни с хорошими, ни с плохими.

"Да заткнись ты, сволочь!" - хотелось заорать в лицо вопящему детенышу, прямо в его синюю от крика морду; но Дрон по-прежнему, внешне спокойно, продолжал сидеть, выпрямив спину, откинув подбородок, хотя внутри все так и кипело.

"Да замолчи ты, урод!" - кричал он мысленно снова и снова, все пытаясь не обращать внимания на разрывающий остатки нервов истошный ор. Потом вдруг резко поднялся и, сам не зная, зачем, направился в сторону поста дежурного. Там над скудно освещенным столом навис лейтенант с красной повязкой и напряженно вертел ручку радиопередатчика. Дрон подошел почти вплотную к столу и принялся читать правила поведения в убежище, хотя знал их наизусть; но прочитал все и только тогда обратился с привычным вопросом к лейтенанту:

- Ну и что? Молчат?

- Молчат, - устало ответил тот и, отвалившись на спинку стула, судорожно провел ладонью по осунувшемуся в неровном свете лицу. - Черт, покурить бы…

- Ну так и покури, - разрешил Дрон, отлично зная, что это строго запрещено.

- Нельзя, - ответил лейтенант, - там (он кивнул в сторону зала) тоже курить начнут. А вентиляция п…дой накрылась.

- То-то я смотрю, жарковато сделалось.

- Если в ближайшие двенадцать часов все останется без изменений, все тут задохнемся на фиг.

- Радио молчит…

- Молчит…

- Блин, сдохли они там, что ли? - Дрон нервно заходил кругами.

- Наверное, завалило все. Пробиваться придется.

- Да уж придется, - вздохнул Дрон, - ему тоже захотелось курить, совершенно дико захотелось. Но еще сильнее хотелось - прибить по-прежнему орущего гаденыша; от его ора давило во лбу и трещало в обоих висках. Он с тоской посмотрел на огнетушитель, потом перевел взгляд на лопату…

- И разведчики еще не вернулись.

- Не вернулись, - повторил лейтенант, - тоже, наверное, завалило. Задели там чего-нибудь - их и накрыло.

- Лейтенант, а людей - их как выводить будем? Ведь противогазов на всех не хватит.

- Придется тут оставлять до прибытия помощи.

- Ты с ума сошел. Стены пробивать если придется, разгерметизация… Все дерьмо сверху сюда попадет. Что делать тогда?! Под трибунал?

- Один хрен, через полсуток задохнемся.

Дрон молчал, и лейтенант тоже молчал. Тот снова неторопливо склонился над аппаратом, издающим треск и хрипы. "Антенну завалило, - подумал Дрон, - ничего делать не умеем как нужно. Кто ж антенну внешней связи наружу выводит. Ведь и инструкции на этот счет есть. А! Один хрен, подыхать. Или пробиваться". Он тупо уставился на бесформенное пятно пота, во всю спину расползшееся по гимнастерке лейтенанта. В прошлый раз, когда он подходил сюда, пятно было поменьше.

Да, дышать стало значительно труднее. Дрон вернулся на свое место. За то время, пока он сидел здесь, успел выучить каждое пятнышко на полу, каждую трещинку в потолке, каждую морщинку на лицах соседей… Так было всегда, когда он лежал в больницах или в госпитале после последнего ранения. Валялся целыми часами, сутками, неделями, изучал белый потолок. До тошноты, до головной боли. И потом, уже после выписки, еще долго виделся ему этот потолок.

А ребенок все задыхался от истерических конвульсий собственного крика.

Старуха напротив принялась есть вареное яйцо, и белые крошки падали на пол из ее беззубых десен.

Мужик, похожий на профессора, лысый спереди и с бородкой, закрыл какую-то толстую и, наверное, ужасно умную, книгу в красной обложке и сомкнул глаза. Дрон - тоже, но и в темноте закрытых глаз еще некоторое время видел стекло профессорских очков.

А потом увидел жаркий зеленый день в городе. Было пыльно и душно. Мухами бродили полуголые прохожие, держали в руках бутылки с пивом, соком, газировкой. У каждого третьего - еще и стаканчик с мороженым. Это было еще недавно, это было лето 6-го июня 2016 года.

Потом будет объявление по громкоговорителям.

- Внимание! Радиационная опасность! Внимание! Радиационная опасность! Внимание!..

Остановились троллейбусы, автобусы; прекратили свое движение пешеходы. Молча, недоуменно стояли с полураскрытыми ртами.

- Это учение, - предположил кто-то.

- Тогда бы объявили, что тревога учебная, - растерянно возразил другой.

Милиционеры неподалеку, прослушав что-то по рации, направились к автобусной станции. Начали объяснять, кричать, неуклюже размахивая руками. А лица у всех были бледные и потные, от жары.

А потом сонный порядок раскаленного города превратился в душный хаос. Люди побежали. Куда-то. Некоторые - к метро, будто это могло спасти от проникающей радиации; но им навстречу двинулся другой поток людей.

- Это не учение! Это не учение! Повторяю…

- Господибожетымой… господибожетымой… - бессвязно повторяла женщина, стоявшая у входа в закрывающийся магазин, беспомощно опустив ослабевшие руки, и сумки ее валялись рядом. Потом бежали чьи-то ноги.

Дрон попытался хоть как-то, хоть какую-то часть этой бестолковой толпы привести в организованное движение, направить к убежищу; но его не слушали, толкали, пихали, орали на него…

- Граждане! Убежище находится непо…

Но его голос утонул в общем гуле стенаний и ора.

"А чего это я"? - вдруг со страшным беспокойством подумал Дрон. - Сам не успею. А они - пусть, как хотят…

И побежал к убежищу. До него было около четверти часа быстрой ходьбы, но мало кто вообще знал о его существовании; вместо того, чтобы организованно продвигаться к нему, люди панической массой беспорядочно метались по улицам, то закручиваясь, будто в гигантском миксере, то мелко расплескиваясь, как сквозь огромное сито.

У самого же убежища творилось нечто невообразимое. Люди, большинство из которых вообще случайно наткнулись на спасительную вывеску, плотной пробкой забили входы, с остервенением перли вперед, ломая друг другу конечности, опрокидывая на землю тех, кто послабее. Милиционеры, уже потеряв всякую надежду хоть как-то организовать эту перепуганную насмерть толпу, растерянно стояли поодаль и вертели в потных руках дубинки.

Дрон со всей силой вмялся в плотную давку у дверей и через минуту понял, что больше отсюда не выберется: толпа сжала со всех сторон, с каждой секундой плотнее и плотнее. Стоял невообразимый гвалт с криками и плачем. Стало душно. В грудь больно уперся чей-то локоть, что-то хрустнуло там, у сердца. Сзади надавили, и Дрон, уткнувшись носом в какую-то спину, понял, что вот-вот задохнется. Он сделал отчаянный рывок в сторону и начал падать. "Раздавят"! - мелькнуло в раскалившемся затылке. Он выставил локти, чтоб не совсем раздавили, но, когда его тело встретилось с асфальтом, то не ткнулось в него, а полетело куда-то дальше, дальше… Там темно, и голова почему-то оказывается внизу…

Дрон открыл глаза и увидел быстро приближающийся деревянный настил убежища. В следующий миг почувствовал удар, и понял, что заснул и во сне упал. А духота внутри приснившейся толпы - это духота в убежище, ставшая теперь почти невыносимой.

"Да тут и через полсуток загнешься", - подумал он, потом решительно встал и подошел к лейтенанту.

- Ничего?

- Ничего.

- Вот что, лейтенант, - Дрон помолчал, будто задумавшись, покусал губы. - Вот что, лейтенант. Ты мужик умный. Ведь сдохнем тут. Фильтры отказали или вентиляция накрылась, только жарковато становится. Душновато. Сколько у тебя химзащиты и противогазов?

- Вот, все они тут, - лейтенант обвел ладонью инвентарный список на стене. В соответствующих графах было:

№4 Противогаз ГП-5 4шт.
№5 Противогаз ГП-4у 2шт.
№6 Респиратор Р-2 15шт.

- Ну и ну, - по-настоящему изумился Дрон, - а еще подревнее не могли найти?

- Какие были, - пожал плечами лейтенант.- А на других пунктах вообще, кроме респираторов, ничего не выдали. Тогда наши "гэпэ" еще лучше, чем ничего.

- Да, - согласился Дрон, - респираторы здесь вообще не к месту.

И они посмотрели друг другу в глаза понимающе. Отвели глаза одновременно, в сторону опломбированного ящика. Там были заветные ГП.

- Ну что, лейтенант, покурим на дорожку? - Дрон присел на соседний стул.

- Да?.. - тот вопросительно исподлобья посмотрел на него.

- Да, - тихо кивнул Дрон.

- Но мы идем за подмогой? - опять переспросил лейтенант все с тем же пристальным взглядом.

- Конечно, конечно. За подмогой. Куда ж еще… - тяжело выдохнул Дрон, будто желал вместе с сизым табачным дымом выдохнуть какой-то тяжелый грузище из груди.

Не удалось выдохнуть.

Так же грузно выдохнул и дежурный.

Молча докурили. Голубовато-сизый дым медленными пластами оседал на лампе и тянулся в сторону зала…

Дрон решительно поднялся, поправил ремень. Он подошел к ящику. Лейтенант (по инструкции положено было только ему) сорвал пломбу. Внутри ровными рядами плотно стояли сумки цвета хаки. 6 штук. Они взяли ГП-5, у остальных противогазов забрали фильтрующие коробки. Аптечки еще взяли. Фонари.

- Костюмов нет?

- Костюмов нет, только зимняя одежда.

- Давай зимнюю, все не голым туда идти. Хоть какая-то защита будет.

Взяли и зимнее.

- А им, - лейтенант кивнул в сторону зала, - что сказать?

- Скажи, идем за помощью, чего ж еще сказать…

Лейтенант медленно вышел в зал, и Дрон видел, как он что-то долго говорил людям, и лицо того было бледно.

Потом он вернулся к Дрону.

- Уговорил?

- Уговорил.

- Тогда давай-ка облачаться.

Натянуть бушлат, плотно подпоясаться и нахлобучить ушанку - минуты три работы, но у них на это ушло минут пятнадцать. Пальцы дрожали и казались не гибкими природными инструментами, а неуклюжими деревянными палками на заедающих шарнирах.

- По сто? - спросил лейтенант, когда все было готово, и взял большой флакон с трафаретной синей надписью "спирт". Флакон был полон.

- Давай, - кивнул Дрон, - радиацию выводит.

Лейтенант откуда-то из-под стола извлек желтый стакан и отлил в него из флакона, немного расплескав на пальцы. Потянуло духом спиртного.

- Цельный? Не отливали?

- Не, лежал тут. Опечатан же.

Молча выпили. Оба долго морщились и дышали: спирт и вправду оказался неразбавленным.

Пошли. Сняли со щита лом и взяли с собой. Прихватили и портативный отбойный молоток с мобильным компрессором.

- Зачем? - удивился лейтенант. - Воздуха много жрать будет.

- Я посмотрю, как ты ломиком будешь железобетон колупать, - усмехнулся Дрон. - Выберемся, там воздуха побольше будет.

- Какого только…

- Лопату лучше прихвати. Пригодится.

Тут в закуток дежурного вошел какой-то старик. Пот лил с него ручьями, и голова тряслась. Борода сосульками прилипла к шее. Увидев их, в зимней одежде, с противогазными сумками, с лопатой и ломом, отбойным молотком и компрессором за плечами, тут же круто развернулся и скрылся в зале.

- Проверять приходил, - понимающе кивнул Дрон. - Поверил.

Но лейтенант со строгой болью посмотрел на него, и Дрон умолк; первым пошел к выходу. Быстро пошел, не оборачиваясь. Лейтенант не успевал за ним и догнал только тогда, когда они, пройдя сквозь длинный тоннель, оказались у массивной двери шлюза.

Они отодвинули ее, гремящую свинцом, и оказались в средних размеров тамбуре. Здесь надели противогазы, несколько раз с силой выдохнули и только тогда открыли вторую дверь. За ней уже была полная чернота. И, после душного убежища, показалось: холодом с того, могильного, света дохнуло. Туда несколько часов назад ушли разведчики, и оттуда они больше не вернулись. Может быть, уже здесь царила радиация; может быть, они, Дрон и лейтенант, уже подверглись разрушительной атаке мелких смертоносных частиц.

Но - в любом случае - нужно было идти в эту темноту.

Дрон зажег фонарь. Желтый луч, выхватив несколько метров, утонул в черноте, рассеялся. Зачем-то вспомнилось, как они в детстве с ребятами светили в ночное небо карманными фонариками; в космос светили. Луч почти так же утопал в темноте, едва зародившись. А им казалось, что их лучики теперь с космической скоростью уходят теперь к дальним планетам, и, быть может, эти желтые лучики когда-то даже увидят инопланетяне… Вот интересно-то было!

Они даже выучили азбуку Морзе и отщелкивали послания иным цивилизациям.

"А ведь возможно, что эти послания до сих пор летят в холоде космоса, - подумал Дрон. - Кажется, свет до Полярной звезды летит лет сорок. Значит, на днях они получат мое послание. Или даже вчера получили".

Но автор светового письма теперь стоял перед завалом в отравленном тоннеле, который завалили и отравили такие же, как он; отравители могли так же послать свое письмо куда-нибудь к Альдебрану, но вместо этого они предпочли завалить и отравить. Наверное, не марсиане Уэллса начнут войну миров, а именно такие, как эти.

На завал они наткнулись почти сразу. Глыбы были в большинстве своем массивные, хотя между ними плотно лежали и камни помельче.

- Значит, не дошла разведка… - вздохнул лейтенант.

- Да, завалило, - кивнул Дрон, но тут же добавил, - а, может, и пробрались, а завал уже после случился.

- Все может быть, - лейтенант первым взялся за массивную глыбу.

И двое мужчин принялись откатывать тяжеловесные куски бетона, ломти слипшихся кирпичей.

Через два часа напряженной работы пот буквально заливал им глаза и все время хотелось смахнуть его, вытереть, но мешали противогазы. Уже поменяли по коробке. Дрон сказал, что от интенсивного дыхания при работе фильтры могут засоряться быстрее, так что лучше не рисковать.

- Как ты думаешь, - спросил лейтенант, - долго еще пробиваться будем?

Дрон ничего не ответил, только выразительно показал на расчищенный путь позади. За два часа они едва ли прошли пять метров. "Если завал серьезный, то никак не меньше суток проваландаемся", - подумалось лейтенанту и стало плохо от одной только мысли, что придется выламывать эти тяжеленные куски, откатывать их, покрываясь жирным мерзким потом с ног до головы… Под зимней одеждой их тела находились будто в теплой противной ванной из пота.

Еще через час Дрон устало отвалился - первым. Лег на спину и задрал поблескивавшие очки противогаза вверх.

- Не, шабаш, лейтенант. Не могу больше. Передохнем…

Грудь его круто вздымалась, тяжелое дыхание широко и шумно вырывалось из нее; усиленное противогазом, дыхание делалось страшным, нечеловеческим…

- Пить охота! - лейтенант тоже откинулся на спину. - И скинуть бы с себя это тяжелое барахло.

- Нельзя, нельзя, - прерывисто подал голос Дрон, а пальцы в неудобных потных рукавицах так и хотели расстегнуть все эти пуговицы, петли и застежки, чтобы тело охватила живая прохлада подземелья. - Нельзя…

Они полежали еще минут пятнадцать, в полной темноте (батареи фонаря нужно было беречь для работы), молчали. Потом лейтенант окликнул:

- Эй?

- Что? - отозвался Дрон.

- Как там теперь те?

Дрон сразу понял, кто эти "те". Люди в зале.

- Теперь, наверное… - Дрон облизал губы, стараясь хоть чуть-чуть увлажнить их, но слюны уже не было, - …наверное…

И - не договорил. Не знал. И не предложил проверить. Побоялся будто.

Скоро они поняли, что без отбойного молотка не обойтись.

- Если так колупать, то и через сутки не выберемся, - сказал Дрон, и лейтенант с ним согласился.

Силы были уже на исходе, а протяженность завала только одному Богу и была известна. Да и, кажется, Бог не мог больше видеть их под этим зараженным завалом…

Они приготовили отбойный молоток. Первым взялся рубить лейтенант. Он изо всех сил навалился всей грудью на рукоять, и в уши ударил страшный грохот, многократно усиливаемый замкнутым каменным пространством. Но из этого грохочущего мешка был только один путь - вперед; позади - только смерть. Да, впрочем, кто мог поручиться, что наверху - спасение?..

Лейтенанта било в крупной дрожи. Грохот плотной лавой стоял вокруг, ревел компрессор, падали, отваливались, осыпались куски и целые пласты завала, поднялась густая взвесь пыли.

Через некоторое время рубить перестали, принялись прочищать ход.

- Ну-ка, Стаханов, дай я теперь, - сказал Дрон и взялся за молоток.

Через полчаса грохота и дрожи удалось пройти столько же, сколько до того они расчистили за все взятое время. Зато дышать стало ощутимо труднее. Компрессор жадно пожирал кислород, отдавая наружу свой горячий продукт дыхания. И еще жарче стало; впрочем, на пот и жару ни Дрон, ни лейтенант давно уже внимания не обращали. Они чувствовали: еще, может, совсем немного - и вот она, свобода, жизнь. Старались не думать, что ждет их там, наверху.

Вдруг, после очередного отвала, в светлом пятне от фонаря возникло что-то. Все это время перед глазами стояли только камни, камни, камни… и оттого инородный предмет сразу бросился в глаза. Лейтенант поддел ломом очередную глыбу спекшегося кирпича, и стало видно, что это - подошва сапога. А затем показался и сам сапог. На чьей-то ноге.

Нога была обтянута в непонятного цвета штанину. Проходцы переглянулись, и Дрон сильнее налег на молоток. Через несколько минут показался и весь труп, плотно вжатый в обломки камня. Это был один из ушедших разведчиков. Лейтенант вытащил тело за ноги, перевернул на спину. Лицо, почему-то не в противогазе (он валялся рядом) было изрезано острыми камнями и штырями арматуры.

- Их было двое. Значит, где-то здесь и второй, - сказал Дрон и предложил. - Закопаем?

- Зачем? - махнул рукой лейтенант. - Времени нет. Сил мало. Сначала выберемся. После… все после.

И они снова принялись за работу.

Второго разведчика нашли метрах в трех. Он лежал так же изуродованным и окровавленным трупом, лицом вниз. Тоже - без противогаза.

- Что у них тут было? - пробормотал Дрон. - Или взрывом завалило?..

- Не, - лейтенант мотнул головой, запаянной в пыльную резину противогаза, - эпицентр был не здесь. Нам по радио передавали.

- Волна могла дойти…

- Не такая, чтоб такие разрушения вызвать. Она же слабеет с расстоянием.

- Может, второй взрыв был…

- Может, и был. Только почему-то мы не услышали.

Оттащили и этого разведчика; туда, назад, к первому.

А дышать тем временем становилось все труднее. В легких, казалось, не было кислорода вообще, одна пустота; а те немногие частички соединения молекул О₂, что каким-то чудом все-таки проникали в грудь, мало могли восстановить силы. Тем не менее, если б не они, лейтенант с Дроном давно погибли.

И они продолжали, продолжали упорно вгрызаться в завал. Знали: тоннель не мог быть длинным, скоро будет выход.

И - добрались. Завал закончился как-то даже внезапно. Кажется, секунды две назад перед ними стояла по-прежнему сплошная стена, и вдруг - эта стена сделалась будто мягче, почти не сопротивляясь атаке отбойного молотка, а затем - поползла, стала оседать: сначала медленно, а потом быстрее, быстрее…

- Назад! - прохрипел Дрон.

Но лейтенант и сам уже все понял. Они отскочили, вжались в стены. Остатки завала с грохотом сползли в обе стороны тоннеля; видимо, в этом месте была только рыхлая смесь щебня и крошки.

И сразу им в глаза резанул яркий свет. Как показалось вначале, неестественно яркий. И дышать сразу стало свободнее. И они - вдыхали этот кислород, совсем забыв, что он отравленный, что без противогазов он - мертвый. Первым желанием и было - сорвать тяжелую липкую резину с лица, чтобы охладить разгоряченную кожу, вдохнуть прохладу воздуха полной грудью…

Но вместо этого они только поменяли фильтрующие коробки. И вслед за первой радостью пришло недоумение, а затем - страх.

Почему нет входных дверей в убежище? Где сама шлюзовая надстройка?

Дрон и лейтенант переглянулись, но глаз за защитными очками масок не было видно, а потому никто не мог понять, что подумал каждый из них. Перелезли через остатки завала, Дрон выбросил теперь уже ненужный молоток и компрессор; вдвоем стали выбираться наружу. Впереди - только небо. Только серое, все в отяжелевших тучах, небо. Оно приближалось с каждым шагом.

Они вышли наверх.

Над развалинами было, видимо, позднее утро. По крайней мере, солнце еще не достигло зенита. Если только можно было назвать солнцем то, что слабым белесым пятном едва просматривалось за густой фиолетовостью низких, очень низких туч. В воздухе также был дым. Отчетливо тянуло гарью, даже через противогаз. А на земле - куда ни глянь - сплошные руины. Обгорелые, искореженные, изуродованные остовы домов взирали черными закопченными глазницами выдранных окон, торчали ребра арматуры; валялись обломки камней, вырванные куски кирпичной кладки, оплавленное битое стекло, поваленные столбы со змеящимися разорванными проводами… Улицы уже не узнавались. Только по тому, где было больше выступов обрушенных стен, еще можно было сказать: здесь была проезжая часть, а тут - строение. Да еще об этом напоминали голые, смятые скелеты автомобилей. Будто протянули за помощью к небу свои костлявые руки-штанги троллейбусы неопределенного цвета. Еще недавно здесь ехали люди по своим заботам, кто-то наверняка даже пытался уйти от уплаты за билет.

Дрон с лейтенантом были готовы увидеть что-то подобное, но и их поразила общая картина пустоты и разрушения. Остолбенело взирали они вокруг, и даже мысли - ни одна - не приходили в голову; только спустя пару минут лейтенант едва слышно выдавил:

- Заче-ем?..

А само убежище также было разрушено. По какой-то случайности, вход завалило не полностью, даже входное отверстие было открыто, иначе пришлось бы прорубаться еще не меньше часа. Хватило бы их на этот час - кто знает.

- Значит, второй взрыв все-таки был? - спросил Дрон.

- Значит, был, - поникшим эхом отозвался лейтенант.

- Только зачем второй? Обычно хватает одного…

И тут его ударило:

- А, может, началась война? Может, мы одни тут и остались?!

- Вряд ли, - лейтенант двинулся вперед по руинам, - тот, кто начал все это, всегда останется жив. Только до нас им дела нет. Помощи ждать нечего.

- Похоже, нечего, - согласился Дрон. - Значит, нужно самим прорываться из зоны.

- А как же люди в убежище? Они же ждут.

- Чего ждут?! - разозлился Дрон. - Противогазов все равно не хватит на всех. Там их человек двести, а противогазов - четыре. Вы хороши: гражданской обороной называетесь, а ни к чему ни хрена не готовы!

- Я тут при чем?! - тоже разозлился лейтенант. - Нам дают, мы и принимаем.

- А сами запрос сделать не можете?

- Этим занимался не я!

- "Не я-а!" - передразнил Дрон. - Нужно было тебя там оставить, внизу. В конце концов, ты не имел права оставить пост. Тебя судить за это надо!

- Это за что же судить? За то, что жив остался?

- Да жив ли… - усмехнулся Дрон.

Они не могли видеть выражений лиц друг друга, но и без того было понятно: сейчас лица их перекошены: у одного от злобы, у другого - от возмущения.

- Иди ты на х…! - резко бросил лейтенант и решительно стал пробираться через завалы прочь.

- Вот и иди! - крикнул вслед Дрон и тоже двинулся - в другую сторону.

Оба понимали, что из зоны поражения выходить лучше вдвоем, что в одиночку, скорее всего, не дойти, тем более, что никто из них не знал, в каком направлении ушло облако и на какое расстояние простирается сама зона.

Усталый, злой, весь взмокший от пота сам и в сырой отяжелевшей зимней одежде, голодный, Дрон пробирался через завалы уже несколько часов. Интуиция подсказывала ему, что идти нужно в сторону наименее разрушенных зданий, где ударная волна, теряя свою страшную силу, наносила все меньше и меньше повреждений. Но в том-то и дело, что было не понятно: в какой стороне разрушений меньше. Иногда казалось: справа, и Дрон сворачивал вправо; потом - чуть левее, и он шел в ту сторону. Но скоро понял, что интенсивность разрушений зависит не от силы прошедшей волны, но от самой прочности зданий. Современные постройки практически полностью превратились в груды плит и камней, старые же сохранились лучше, часто даже можно было узнать фасад того или иного здания, различить лепнину. В разрушенном городе Дрон больше не ориентировался; везде были камни, камни, обломки, глыбы, глыбы, руины… Но по старинным постройкам вскоре стало возможным более или менее сориентироваться. Например, увидев развалины Дворца бракосочетаний, он понял, что находится на улице Горького. На бывшей улице Горького. Вон там, правее, должен быть и сам памятник известному писателю. В свое время среди отцов города развернулись споры: оставить памятник советскому писателю или убрать как пережиток коммунизма. Кому это теперь нужно? Все снесло, разрушило, разметало, разорвало. Город воздвигался два века, а кто-то сравнял его с землей за двадцать минут.

Нужно было отдохнуть и все-таки решить, куда идти. Взрыв, наверное, был такой мощный, что сила его ударной волны оставалась практически неизменной на протяжении всего города. Может быть, даже нескольких десятков километров. Дрон опустился на корточки. Боялся: если сядет на камень, подхватит на одежду радиоактивную пыль. Некстати начало невыносимо чесаться в глазу. Так и хотелось почесать. Он даже поскреб по стеклу. Но от этого захотелось почесать только сильнее. И курить хотелось. Даже сильнее, чем пить и есть. А еще он понял, что поругался с лейтенантом зря. По крайней мере, могли обдумать план действий вместе; может и правда, что на сотни километров только они двое в живых и остались. Где-нибудь так же и лейтенант теперь бродит.

Первые полчаса лейтенант шел довольно уверенно, ориентируясь по едва заметным приметам (уцелевшая вывеска, остатки памятника…), он решительно уходил из города. Потом его взяло сомнение: не идет ли он по направлению к эпицентру. (Черт его знает, где он находился, этот эпицентр!) Но куда-то надо было идти, и лейтенант шел. Устал - зверски. К тому же, все сильнее давали о себе знать голод и жажда. Чтобы не думать о еде и воде, лейтенант стал злиться на Дрона.

И на кой черт он ему дался! И правда, лишний свидетель. Конечно, он должен был оставаться на посту до конца. Только до какого - конца?! Спасатели должны были давно работать здесь, а прошло почти двое суток - и хоть бы одна сука появилась!

(Лейтенант не знал, что была применена массированная ядерная атака, что до ближайшего уцелевшего населенного пункта - более двухсот километров, что их очаг поражения давно считался "мертвым", и его собираются дезактивировать с самолетов. Он не знал всего этого и продолжал злобствовать.)

"Сами ни к чему ни хрена не подготовились, а я - оставайся до конца. Народ в панике топтал друг друга, а не организованно уходил в укрытия. Сами ни чему не научили, а меня - под трибунал!"

Впрочем, злиться скоро надоело. Наступила просто тупая усталость и нечто похожее на совершенное равнодушие ко всему. Нужно было идти - и он шел, тупо шел, как заведенная машина. Сворачивал куда-то, шел вдоль головешки деревьев в бывшем парке, пробирался через обвалившиеся поперек улиц дома… Автоматически отметил: что-то белеет справа. Табличка с названием улицы. Знакомой улицы. Значит, к выходу из города шел он в правильном направлении.

И еще были мертвецы.

Их было много. Хотя и Дрон, и лейтенант, следуя каждый своими путями, старались не видеть их - они были повсюду. Безобразные, обгорелые, с оторванными конечностями и головами, в неестественных позах, скрюченные, раскинутые, лежащие бревнами, в прилипших обгорелых одеждах, голые, без кожи, почти скелеты, с уцелевшим мясом, сморщенные, будто мумии - они были. Заваленные камнями, открыто лежащие на дороге, сидящие в скелетах автомобилей, кучами валявшиеся у входов в здания, одиночные и парные (некоторые даже держались за руки), группами и толпами - усеяли они разрушенный город. Что они делали, куда бежали, зачем оставались в домах, на что вообще надеялись, пытаясь скрыться, уехать, убежать от страшной смертоносной силы, обрушившейся на них внезапно?..

Ни Дрон, ни лейтенант не замечали (старались не замечать) всех подробностей чужой смерти, со всех сторон окружавшей их в этом городе. Старались не замечать черное скорченное тело с разбитым оплавленным магнитофоном в иссохшей руке; не замечать почти уцелевшую женщину под автомобильным остовом, внутри которого оскалился широко раззявленной улыбкой мертвец, обугленный сверху, но в грязных джинсах и кроссовках снизу (автомобиль же был придавлен к стене); и разбросанные серые скелетики детей (на экскурсию шли?) в радиусе десяти метров; и кого-то черного на велосипеде, так и въехавшего в окно дома; и оторванные пальцы, кисти, ступни, разбитые в черепки головы, ноги в обуви и без, искромсанные туловища с вырванными внутренностями - тоже старались не замечать. И оттого, что боялись, как и любой живой боится любого мертвого тела, и оттого, что не хотелось думать и понимать, что сами вскоре могут присоединиться к этим изуродованным людям, только, конечно, будучи менее изуродованными… Что, впрочем, мало дело изменяло…

Ночью Дрону показалось, что он слышит гул моторов. Он моментально вскочил на ноги (пришлось все-таки лечь на эту опасную землю) и огляделся. Но сразу же понял, что это - всего лишь показалось. Чернота была повсюду. Задымленное и покрытое тучами небо не пропускало ни малейшего светлого пятнышка, а на земле светить было нечему. Прошедший с вечера дождь погасил еще кое-где догоравшие руины, и теперь Дрона окружило непроницаемым черным. Тьма, казалось, была осязаемой. Протяни руку - и нащупаешь ее.

Вдруг ему сделалось страшно. Не оттого, что недавний дождь на 100% был радиоактивным, а он вымок под ним основательно, но просто - по-человечески страшно - мертвецов. Он представил себе, как окружают они его со всех сторон - сморщенные, черные, обугленные, оскаленные… Представил - и стал поспешно шарить вокруг в поисках фонаря. Он знал, что батареи уже на исходе и их нужно беречь, но знал также, что ему больше не уснуть в эту ночь, что может сойти (и обязательно сойдет!) с ума, если посидит с ними наедине в этой густой темноте, пропитанной радиацией, всю ночь.

Фонарь, вот он! Дрон щелкнул выключателем. Слабеющий луч осветил развалины, оголенную арматуру. В луче были видны тоненькие иголочки дождя, который не чувствовался сквозь противогаз и одежду. Чтобы спастись от дождя, Дрон вчера забрался под какое-то уцелевшее перекрытие и просидел там до темноты. Потом, кажется, дождь перестал, но идти куда-то было уже поздно, и он решил переночевать в городе. А под перекрытием остаться побоялся - вдруг рухнет. Теперь же выходило, что и от дождя не скрылся, и время потерял. Да еще и этот тошнотворный страх перед мертвецами. На войне тоже были трупы, много и самые разные; но все же не в таком страшном количестве и не в одиночестве пустой темной тишины приходилось видеть чужие смерти. На войне не думалось (старалось не думаться) о смерти - некогда было; а тут… И Дрон остался сидеть там, где сидел, укутавшись в бушлат, глядя на гаснувший луч фонаря и умоляя только об одном: чтоб утро наступило раньше, чем угаснет этот луч - единственное светлое пятно теперь (в буквальном даже смысле!) в его жизни.

Изредка ему казалось, что кто-то крадется неподалеку, перебирает камни и даже шепчется. Он в холодном ужасе наводил луч в сторону шума, но там, конечно, ничего не было. Только - развалины. Он твердил себе и убеждал себя, что все сказки об оживших мертвецах - только сказки. Что скорченное черное тело больше никогда не поднимется и не сделает ни единого шага, что оно теперь - не больше, чем простой изжаренный кусок мяса (ведь не может же котлета вдруг броситься на нас из тарелки!), что, в конце концов, он, лично Дрон, этим мертвецам ничего плохого не сделал - не помогало.

И он крестился и смотрел в луч, и считал секунды до рассвета.

Как только небо засерело и стало возможным различать дорогу, Дрон снова двинулся в путь. Теперь он решил идти без остановок, пусть даже на это потребуется и весь оставшийся день - лишь бы вырваться поскорее из этого страшного города. На спасателей надежды не было больше никакой. Если б могли - давно здесь были… Он изо всех сил гнал прочь страшную догадку, что на Земле наступила ядерная война, по крайней мере, километров на тысячу окрест, нет ни единого уцелевшего островка жизни.

Было очень холодно. Промокшая за ночь от дождя и пота одежда теперь совершенно не удерживала тепло, но он не пытался освободиться даже от ушанки: хоть какая-то, хоть и очень сомнительная, но - защита.

По его расчетам, часа через четыре он должен был выйти к окраине города. Что потом - … Не все ли равно. Главное пока - выбраться. Потом, по крайней мере, будет равнина; если полетят спасатели или разведка, его заметят и подберут. И Дрон продолжал пробираться через завалы, по-прежнему пытаясь не замечать изуродованные трупы вокруг.

Он обогнул угол очередного обрушившегося дома и вдруг заметил, как метрах в двухстах от него через камни так же пробирается… человек. Человек! Дрон сначала подумал, что это лейтенант, и несказанно обрадовался, но фигура человека оказалась гораздо худощавее. Она отчетливо вырисовывалась на фоне совершенно посветлевшего, но по-прежнему серого неба. Дрон хотел окликнуть, но потом решил, что все равно успеет догнать, и поэтому стал быстро идти к этой фигуре. Но, по мере приближения, ему становилось ясно все больше: что-то в этой худосочной, неуклюже пробирающейся через груды обломков, фигуре не так. Что-то было неправильно… Но он продолжал идти к ней, и, когда между ними было не больше десятков двух метров (фигура была спиной к Дрону), стало понятно: человек был без противогаза.

Некоторое время Дрон смотрел, как развевается на легком ветру борода, как, деревянно сгибая колени, пытается человек перебраться через плиту, а потом все-таки решился.

- Эй! - крикнул он. - Дедуль (почему-то решил, что это дед), разве можно без противогаза расхаживать?!

Но тот даже не оглянулся. "Глуховат", - решил Дрон и от этого ему стало еще жальче старика. Он решил во что бы то ни стало довести того до ближайшего пункта помощи, забыв, что и сам не знает, где этот пункт.

- Эй!! Дед!! - Дрон подумал, что в противогазе его слышно плохо, а потому заорал изо всех сил. Человек был теперь совсем близко и услышал крик. И начал медленно оборачиваться. Когда же оказался лицом к Дрону, Дрон почувствовал, как холодеет от ужаса и омерзения.

Лица у старика не было!

То есть оно, конечно, когда-то было, но теперь на его месте была только сплошная горелая масса, а из обнажившихся челюстей без губ редко торчали кости зубов. Вместо глаз в Дрона уставились два разорванных черных провала, очень глубоких…

Несколько секунд они стояли друг против друга, а потом Дрон, что-то промычав, стал медленно оседать на камни, потому что старик был одет в зеленую плотную рубашку, которая была на том самом старике, который выходил к ним перед их с лейтенантом побегом из убежища…

А откуда-то появился еще один. Человек? Его можно было бы назвать человеком, будь у него голова; но у этого - головы почти не было. Она бессильно билась о грудь того, кто сейчас и подходил к Дрону, и держалась она всего на нескольких связках. Явственно виделись обломки позвоночника, остро торчавшего из шеи, и разорванные жгуты сосудов и связок. Плечи и грудь мертвеца были залиты бурым - кровью.

- Э… о-о-у… м-м-м-а-а… - только и смог промычать Дрон, уже вовсе сидя на камнях.

Тут чьи-то сильные руки обхватили его шею и голову сзади, сорвали противогаз.

- Он бросил нас, - прохрипел-пробулькал кто-то сзади, а затем Дрону стало все равно. Из проломленного затылка его торчал короткий кусок арматуры.

Непоколебимая вера в дело Ленинской партии, твердое знание… защиты от современного оружия, убежденность в эффективности средств защиты помогают советским людям усилием воли подавлять страх".
(Из советского учебника по гражданской обороне.)

11

Лейтенант прочитал название улицы на присыпанной каменной крошкой табличке и задумался. Нехорошо как-то получалось. Сначала он бросил свой пост и людей, потом этого… как его… Вот странно, даже имени не спросил. А ведь несколько часов пробирались вместе и ни разу друг друга по имени не назвали. Что он теперь делает? Может, дошел уже? Хотя, вряд ли так быстро. А, может, все еще сидит на том самом месте, где разошлись? Вернулся и сидит, ждет, когда лейтенант вернется. Или и вправду вернуться? Вместе все же лучше.

Лейтенант прикинул по времени. Если он сейчас вернется к убежищу, посмотрит, нет ли его там, то все равно успеет дотемна покинуть город. Час туда, час сюда - погоды не сделают.

"Успею", - решил лейтенант и двинулся в обратном направлении.

Но у убежища никто не ждал. Лейтенант хотел было снова уйти, но что-то остановило его. Он подошел к дыре входа и прислушался. Кажется, оттуда доносились звуки. Неужели те, кто внутри, выжили?!

Помочь?!..

Но как? Да и зачем… Все равно без противогазов все они обречены. Чего доброго, и последний с него сорвут. А фильтрующих коробок все равно больше нет.

И все же лейтенант полез внутрь. Фонарь осветил тот самый проход, через который они недавно прорубались, и лейтенанту вдруг стало жалко, что разошлись они с этим неизвестным напарником. Сейчас бы вместе!..

Он полз и изредка останавливался, прислушиваясь. То ему казалось, что внутри тихо, то почти отчетливо оттуда слышались голоса и - будто вздохи.

Лейтенант благополучно миновал завал и теперь стоял в полный рост. Дверь была закрыта, так что вряд ли на поверхность могли проникнуть какие-то звуки. Да, за дверью было тихо. Ему представилось, что теперь там, за этой дверью, лежат сотни трупов задохнувшихся людей, и сделалось жутко.

Проверить?..

Он совершил несколько неуверенных шагов и снова остановился. Дыхание с шумом проходило через фильтр где-то внизу у лица, и почему-то теперь стало отчетливо слышно биение сердца.

И все же лейтенант решился. Подошел к двери. Первой. Тесный шлюз. Вот вторая дверь. Едва он открыл ее, как на него навалилось что-то тяжелое. Лейтенант с омерзением и испугом оттолкнул мертвеца, и тот глухо стукнулся о пол. Под ногами было еще несколько тел. Видимо, почувствовав, что задыхаются, люди бросились к спасительному, как им казалось, выходу. Но там были лишь тяжелые двери… Представилась картина: люди кричат, хрипят, умоляют о помощи, ломают пальцы о железо двери, колотят кулаками, бьют ногами, разбивают головы в страшной давке… А потом - обессилено сползают вниз. Тот, кто упал на лейтенанта, видимо, умер стоя…

Он осветил коридор. Да, трупы были повсюду. Прямо по коридору слабо светился общий зал. Сам не зная, почему, лейтенант двинулся туда, все время смотря под ноги, чтоб не наступить на труп. Может, он надеялся, что кого-нибудь еще можно спасти, хотя бы натянуть респиратор и вывести наружу… "Нужно было им двери оставить открытыми", - мелькнула, теперь уже бесполезная, мысль. Может, еще хотя бы двоих он спасти сможет?

Но, даже не доходя до зала, стало понятно: не сможет. В освещенном проеме была видна часть зала, и там, на скамейках и на полу, были лишь неподвижные тела. Лейтенант остановился и прислушался. Тишина моментально заложила уши и даже не звенела, как это иногда бывает. Он понял, что часто называют "мертвой" тишиной.

И снова задышал в противогаз. Но от шума собственного дыхания стало почему-то еще страшнее. Он один был живой среди всех этих мертвецов… И захотелось - бежать отсюда. Бежать! Быстро! Не оглядываясь! А ну как сейчас вон тот труп начнет подниматься… Как в кино ужасов. Сначала поднимет одну руку, потом - и сам сядет на полу…

И к его ужасу - мертвец этот и вправду стал подниматься!

Расширенными глазами лейтенант наблюдал, как тот уж сел, как изогнулся, силясь подняться в полный рост…

Он не стал дожидаться, когда трупу удастся встать. Он просто бросился бежать. Уже не разбираясь, куда наступает, и ему казалось, как кто-то все время хватает его за ноги снизу. Вот он добежал до шлюза, и прыгающий в руках фонарь осветил страшное: прямо навстречу со стороны дверей шло несколько мертвецов. Лейтенант даже узнал того, что упал на него недавно. Но больше не было времени ни узнавать, ни размышлять, что же происходит, ни вообще не было больше у него никакого времени. Он истерично выхватил пистолет из кобуры и открыл огонь по приближавшимся. Пули врезались в уже мертвые тела, но кровь, едва брызнув, больше не шла из них. Трупы, впрочем, будто растерялись и встали. Лейтенант бросился вперед, почти с поросячьим визгом, прорвался через мертвяков и кинулся в тоннель. А за собой слышал топот многих ног. Он не удержался и оглянулся. Луч на миг судорожно вырвал из черноты мертвых преследователей. Они неуклюже бежали, болтая руками, будто тряпками. Лейтенант опять завизжал и… наткнулся на завал. Но дыра была же! Была!.. Он тут же ее и нашел. Юркнул в спасительный лаз, обдирая колени об острые камни, пополз вперед. Наткнулся на мертвых разведчиков, и в этот миг крепкие руки схватили его сзади за лодыжки. Лейтенант дернулся, но для удара не хватало пространства, проход был слишком узок. Тут фонарь осветил гранату на поясе у одного из разведчиков. Уже не соображая, что делает, лейтенант схватил гранату и разогнул усики чеки. Кольцо звякнуло, ударившись о камень, коротко вспыхнул запал.

- Тюльпан, тюльпан. Я Пчела-3. Разведка проведена. Никаких признаков движения и жизни не наблюдаю. Разрушения средней степени. Квадрат 43-61 пуст. Прошу разрешения к выбросу дезактивата. Прием. Как поняли? Прием.

- Пчела-3, я Тюльпан. Вас понял. Приступайте.

Рассказы